Интеграция ≠ ассимиляция (но никто не объяснил, в чём разница)
Миф о «плавильном котле» давно разоблачен. Люди не обязаны стирать своё прошлое, чтобы быть частью настоящего. Они могут любить борщ, говорить по-русски, праздновать Масленицу и при этом быть честными налогоплательщиками, родителями школьников и клиентами “Lidl” или “Idea”. Это не конфликт. Это жизнь.
Но проблема в другом: государственные ожидания часто путают интеграцию с ассимиляцией. Мигранту как будто говорят:
не говори на своём языке в магазине, не жалуйся на быт, не создавай “свою” школу — будь как “мы”, и всё будет хорошо.
А граница между «вливаться» и «растворяться» — неочевидна. И этим легко манипулировать: каждый раз, когда мигрант сохраняет свою идентичность, это может быть истолковано как сопротивление. Как будто русская школа — это не про образование, а про изоляцию. Как будто продуктовый магазин с гречкой — это не про еду, а про протест.
В сербских СМИ то и дело мелькают обвинения: «русские создают параллельную реальность» — детсады, бары, клубы, телеграм-чаты. Но если государство не предоставляет инфраструктуру, кто, если не сами, должны её строить? Интеграция — это дорога с двумя полосами движения. Но пока едет только одна сторона, и то — на велосипеде без указателей.
Первые ожидания: русский как персонаж
Когда в Сербию массово поехали русские, у части местного общества уже был готов образ. Он не имел ничего общего с реальными людьми, зато был цельный и харизматичный. Этот образ — где-то между Каркаровым из Гарри Поттера, Шварценеггером из “Красной жары” или Robbie Williams в клипе Party Like A Russian : молчаливый, сосредоточенный, уверенный в себе, в шапке-ушанке, слегка угрожающий, но, если предложить кофе — обязательно сядет в кафане и начнёт говорить длинными, весомыми фразами. Так, будто знает что-то важное про мир, но пока не скажет.
Откуда это ожидание?
Частично — из советской эпохи. СССР внушал уважение, иногда страх, но точно не вызывал сомнений в решительности. В сербской памяти осталась картинка: если придут русские — они не спросят, они организуют. Вспоминаются и старые шутки: “Нас и руса 300 милиона. Нас без руса пола камиона” (с сербского: “Нас и русских 300 миллионов, а нас без русских половина грузовика”) — с намёком, что русские — это всегда какая-то огромная, абстрактная, грозная сила, даже без техники. Это и есть обезличенное Я — коллективное воображаемое представление о «русских», как о чём-то цельном: выглядят одинаково, думают одинаково, любят одинаковые песни. В кафе за соседним столиком может сидеть кто угодно — но если у него борода и акцент, значит, он точно «знает генерала», «умеет чинить танк» или «доставит груз без таможни».
А кто приехал?
Айтишники. Люди с рюкзаками, в которых не водка, балалайка и матрешка, а зарядка и ноутбук. Их маршрут — дом, работа, коворкинг, иногда русский бар с крафтом, иногда — магазин с растительным молоком. У них нет шапки-ушанки, они не пьют рюмку за Сталина, они теряются в банке и не знают, где взять бумажку для бумажки. Они не соответствуют ожиданиям. А значит, в восприятии части общества — они не “те” русские. И это расхождение запускает процесс отчуждения: «странные», «замкнутые», «не участвуют», «не интегрируются».
В основном т.н. «айтишники» — люди, работающие удалённо на западные компании. Они не конкурируют за рабочие места в Сербии, не идут в такси, не открывают уличные магазины или киоски. У них нет ресурсов и потребности участвовать в локальном бизнесе — их деньги приходят из-за рубежа и остаются здесь.
Среди женщин много специалистов в сфере красоты — парикмахеры, мастера ногтевого сервиса, визажисты. Это высококлассные, лицензированные специалисты, которые работают через онлайн-записи, строго по графику, по ценам выше рыночных. Почему выше? Потому что у них выше квалификация, безупречная гигиена, онлайн-оплата, кассовые аппараты, белая бухгалтерия.
Они платят налоги. Они не прячутся от государства, не торгуются с инспекцией, не арендуют помещение у “внука соседа”. Они платят за всё — от электричества до взносов в ПИО фонд. Эти люди — доноры системы, а не её нагрузка.
Люди — это не только цифры в статистике и не только образы из стереотипов. И когда говорят о “русских” или “сербах”, важно помнить: за каждым таким словом стоит личная история, выбор, мечты и страхи. Интеграция начинается именно с этого понимания.
Разные русские, разные сербы — и об этом стоит помнить
Каждый раз, когда в медиа звучит фраза «русские не интегрируются», полезно сделать короткую остановку. Как минимум для того, чтобы задать встречный вопрос: а кто именно — “русские”?
Точно так же, как нет единого “серба”, нет и единого “русского”. У каждого свой путь, профессия, причины для переезда и взгляд на жизнь.
Сербия — страна, которая сама знает, что значит быть в движении. За последние 10 лет, по официальной статистике, численность населения уменьшилась более чем на 10%, в первую очередь, из-за эмиграции. Кто эти люди, уехавшие из Сербии? Они ведь тоже отличаются — от тех, кто остался, от тех, кто вернулся, и от тех, кто приехал из соседних республик.
Не стоит забывать и о сербах из Боснии, которые переселились в Сербию в 1990-х. Их культурные коды, манера общения, музыкальные предпочтения — другие. Турецкие мотивы, иная динамика речи, воспоминания войны, переселения, новая жизнь. И самое главное — масштаб: в Сербию приехало более 1,5 миллиона человек с территорий бывшей Югославии. Это радикально изменило страну — экономически, культурно, демографически.
А теперь сопоставим: все русские в Сербии — около 150 000. В десять раз меньше. Но даже несмотря на разницу в масштабе, к ним порой приковано не меньшее внимание.
Кто их содержимое в цифрах?
Если в стране работает учитель, санитарка, воспитательница — зарплата им приходит не из воздуха. Она формируется из налогов. И большая часть этих налогов — в том числе от людей, которые приехали в Сербию, работают на иностранные компании, получают в евро, и переводят деньги сюда.
Один такой человек с зарплатой в 2000–5000 евро может покрывать выплаты для 2–5 пенсионеров. И он это делает — молча, без жалоб, просто потому что живёт по закону.
Что они хотят?
Они не участвуют в политике — не потому, что им всё равно, а потому что они работают по 10 часов в день. У них нет времени на митинги, но есть дети, которые ходят в сербские школы, изучают язык, общаются на переменах.
У этих людей нет иллюзий: они не ждут, что кто-то постелет ковровую дорожку. Но они хотят одного: иметь право на нормальную жизнь в стране, которую они выбрали — честно, осознанно, без претензий и без крика.
Что такое интеграция на практике?
Интеграция — это не слово из стратегии. Это каждодневные, конкретные шаги: нашёл работу — интеграция. Повёл ребёнка в школу — интеграция. Сходил к врачу, оплатил налоги, записался на курс — интеграция.
Интеграция — это не абстрактное «вливание в общество». Это когда ты можешь жить записаться в государственное учреждение здравоохранения, взаимодействовать с налоговой, записать ребёнка в школу, объясниться в банке. Это когда ты больше не зависишь от доброты случайных знакомых и не боишься открыть рот в очереди. В странах, где интеграция — не риторика, а политика, всё это поддерживается системой.
И несмотря на все эти сложности, тысячи людей делают этот путь шаг за шагом. Кто-то быстрее, кто-то медленнее, но все — честно. И именно это, в конечном счёте, делает любое общество живым и разнообразным.
Язык
В любой стране, где существует политика интеграции, язык — это не препятствие, а мост. Его строят вместе: бесплатные курсы, учебные пособия, группы с преподавателями, адаптированные материалы. Иногда — экзамены и сертификаты, но всегда с подготовкой.
В Сербии всё иначе. Нет государственной системы курсов сербского языка для новых жителей. Нет онлайн-платформы, куда можно записаться по ВНЖ. Нет минимума часов, которые тебе гарантированы. Есть только платные курсы при университетах, частных школах, и случайные инициативы. А значит — есть барьер, который каждый преодолевает сам.
Русские ходят на занятия, организуют языковые клубы, обмениваются PDF-файлами, учат слова по 10 штук в день. И всё равно боятся открыть рот в МУПе — потому что знают, что малейшая ошибка может испортить впечатление. И у того, кто за столом, и у них самих.
Работа
В Германии, Канаде, Франции — государство помогает найти работу. Там действуют центры занятости, которые адаптированы для мигрантов: с переводами, с помощниками, с программами переквалификации.
В Сербии — таких центров нет. У человека из другой страны нет никаких инструментов и доступа к системе. Он не понимает, какие документы нужны, куда идти, и будет ли это признано вообще. Этот слой до 2022 года занимали т.н. «помогачи» — это сербы и русские, которые помогали приезжим за деньги решить какой-то вопрос. В настоящее время их стало меньше за счет того, что появились Телеграм-каналы, где эмигранты мгновенно получают информацию о любых событиях, касающихся их. Часто вопросы, связанные с тем, как подать документы, как получить то или иное разрешение и т.д., решают различные гайды – пошаговые инструкции, как что делать: от замены водительского удостоверения до оформления в школу. И чаще всего такие инструкции готовят как раз те, кто уже прошел этот путь самостоятельно, набивая шишки, т. к. информации никакой не было. Часть тем взяла на себя НКО Русская диаспора в Сербии, которая занимается решением юридических вопросов.
Таким образом, занятость это то, где государство не принимает никакого участия. Почти все приезжие из России — это люди, которые уже имеют работу: они работают на зарубежные компании, фрилансят, или ведут бизнес удалённо. От государства они ничего не просят. Регулятором отношений при работе на местные компании (сербские и русские) является НКО Русская диаспора, которую подключают при решении спорных вопросов с невыплатой зарплат и т.п.
Образование
В развитых странах — у ребёнка-мигранта есть мост. Ему положен языковой ассистент, адаптационные классы, дополнительные занятия. У родителей — консультации, инструкции, переводчики на родительских собраниях. В Сербии — этого нет. Учителя, конечно, делают некоторую скидку, но по факту этот вопрос решают эмигранты самостоятельно. Особую сложность представляет факт, что учебники в отличие от России не предоставляются бесплатно. Учитывая, что многие приехали, когда ребенок учился в 4 или, например, в 7 классе, то все учебники пришлось покупать за свой счет, а это сумма могла быть около 30 000 динаров. А теперь помножим ее на 2 или 3, если детей в семье несколько.
Детский сад – отдельная тема. В той же Бельгии родители эмигранты помимо всего прочего получают полную компенсацию оплаты за детский сад, в Сербии это доступно даже не всем гражданам. При этом следует отметить, что стоимость детского сада очень высокая, примерно 43 000 динар (€400) на ребенка. Гражданм делают некие субсидии, но не мигрантам. Хорошо хотя бы есть «предшкольска» в 5-6 лет, но берут туда в основном на полдня, что, конечно, не решает проблему. Тем не менее, родители стараются отдать туда своих детей, чтобы происходила та самая интеграция. Именно там дети узнают про Рођендан и учат язык. Родители вынуждены учить хотя бы что-то, чтобы не переводить каждый раз через Google Translate при переписке в чатах. И всё-таки — учат. Потому что хотят остаться, хотят стать частью страны, хотят, чтобы ребёнок говорил: «Я из России, но теперь и из Сербии».
Интеграция — это всегда совместный процесс. Ни одна страна не может развиваться в изоляции, точно так же как ни один человек не может интегрироваться в общество в одиночку. Россияне, переехавшие в Сербию, уже сделали свой шаг — выбрали эту страну для жизни, учат язык, строят бизнесы, воспитывают детей, соблюдают законы. И именно здесь, в этом каждодневном выборе, начинается настоящая интеграция — не на словах, а на деле.
Медицина
В Канаде, например, мигрант сразу получает доступ к системе здравоохранения. Есть переводчики, есть медкарты, прикрепление, инструкция по вакцинации и женскому здоровью. В Сербии — полноценное медстрахование есть только у тех, кто оформил себе «радни однос» (трудовой контракт) или платит добровольное страхование. Это тоже достаточно дорого, если семья из 4-х человек и больше: это уже минимум от 10 000 динаров в месяц. Поэтому большинство просто ходит за деньги: частные клиники, платные анализы. А здесь каждый поход получается от 6000 динаров. И, несмотря на это, никто из русских ни с кого ничего не требует, не жалуется, не занимает бюджетную очередь, не выносит гнев в эфир. Они понимают: это их выбор, их переезд, их ответственность.
Госуслуги
Например, в Нидерландах ты только переехал — тебе сразу приходит приглашение на встречу в муниципалитет. Там всё объясняют: что делать, где, когда. Всё ясно, чётко, системно.
В Сербии ты переехал — и оказался в квесте. Постоянно изменяющееся законодательство и не до конца оптимизированные электронные системы от WelcomertoSerbija, где после подачи документов повторное продление невозможно, т. к. висит статус «заблокировано», до сервиса записи в школу, где с аналогом jmbg это сделать невозможно, надо подаваться оффлайн. До недавнего времени такая же проблема была на сайте здравохранения, но после нашего обращения ошибку исправили. В итоге вопросы: как оформить ВНЖ? Как продлить? Где сделать перевод? Как работает МУП? — все это решается в чатах Телеграм. Государство даже в таких процессах не участвует. Добавляет ли это ощущение «причастности», делает ли это эмигранта ближе или наоборот чужим ?
Участие в жизни общества
Если опять взглянуть на другие страны, то, к примеру, в Германии мигрант может пойти в местный совет, вступить в родительский комитет, получить грант на культурный проект. В Канаде — его пригласят выступить в муниципалитете, открыть кафе, стать активным гражданином. Что предлагается в Сербии? Предвзятое отношение к бизнесу. В отличие от сербов, ведущих бизнес, часто имеющих т.н. кума, к русским отношение иное. Сербское заведение может играть и плясать до 2-3-х часов ночи, но русским в 01:55 приедет коммунальная полиция и выпишет штраф от 75 000 до 250 000 динаров.
Может ли эмигрант с образованием стать адвокатом, врачем, работать в недвижимости, строить здания, будучи инженером, как это было в 1918 году? Ответ на сегодня — нет. Медицинская палата будет ставить палки в колеса, делая все, чтобы эмигрант с медицинским образованием не получил постоянную аккредитацию, а инженеры не смогли строить условное новое здание Парламента, как в свое время делал Краснов; сейчас инженеры Сербии не нужны, поэтому не может эмигрант работать по профессии, не имея гражданства. То же самое с адвокатами и другими специальностями. Именно поэтому русские работают для русских – свои кофейни, свои автомастерские, свои парикмахерские, ну и IT, которое по определению не конкурент.
Но россияне всё равно создают свои фирмы, НКО, сообщества, курсы, кружки, ведут блоги, поддерживают друг друга. Они платят налоги, учат язык, участвуют в переписи, если имеют на это право. Они участвуют — просто тихо, не с флагами, а с действиями.
Мы выбрали Сербию и остаёмся здесь не случайно — нам действительно близка эта страна, её культура и люди. Здесь мы чувствуем себя дома и искренне благодарны за ту теплоту и открытость, с которой нас приняли. Этот текст — не про упрёки и не про критику ради критики. Мы говорим об этих проблемах потому, что видим: они существуют, и с ними важно работать, чтобы вместе строить более честную и понятную среду для всех.
Большинство людей, которые переезжают сюда, не ищут конфликтов — они стараются разобраться со своей жизнью и просто найти своё место. И очень часто всё, что им нужно, — это немного времени, ясных правил и взаимопонимания.
Интеграция — это не про потерю себя, а про умение быть собой в новом контексте. Россияне в Сербии проходят этот путь ежедневно, строя вокруг себя пространство доверия и уважения. Им не нужно становиться другими, чтобы быть частью общества — достаточно остаться собой и дать это право другим. Именно с таких простых шагов начинается честная, взрослая интеграция.
